Эпоха Крестовых походов является одной из наиболее важных в мировой истории, особенно с точки зрения экономической истории и культуры в целом. Длительное время религиозные проблемы заслоняли другие стороны этого сложного и разнородного движения. Первой страной, где была полностью осознана значимость крестовых походов, была Франция, где в 1806 году Французская Академия и затем Национальный Институт учредили специальную премию за лучшую работу на тему: “О влиянии крестовых походов на гражданскую свободу европейских народов, их цивилизацию и прогресс науки, торговли и промышленности.” Конечно, в начале XIX века было еще преждевременно обсуждать эту проблему всесторонне. Она и теперь еще не решена. Однако важно отметить, что с этого момента о крестовых походах перестали говорить исключительно с религиозной точки зрения. Две работы были отмечены Французской Академией в 1808 году. Одна из них - исследование немецкого ученого А. Херена (A. Heeren), опубликованная одновременно на немецком и французском под заголовком “Исследование о влиянии крестовых походов на Европу,” и работу французского автора Шуазель-Делькура - “О влиянии крестовых походов на состояние европейских народов.” Хотя с современной точки зрения обе они устарели, эти книги представляют интерес, особенно первая.
Крестовые походы были, конечно, самой важной эпохой в истории борьбы двух мировых религий - христианства и ислама - борьбы, тянувшейся с седьмого века. В этом историческом процессе играли роль не только одни религиозные мотивы. Уже в первом Крестовом походе, наиболее сильно отразившем в себе идею крестоносного движения за освобождение святых мест из рук неверных, можно отметить мирские цели и земные интересы. “Среди рыцарей было две партии - партия религиозно настроенных (the religiousminded) и партия политиков.” Цитируя эти слова немецкого ученого Б. Куглера, французский ученый Ф. Шаландон добавляет: “Это утверждение Куглера совершенно верно.” Однако, чем более внимательно историки изучают внутренние условия жизни Западной Европы в XI веке, в особенности экономическое развитие итальянских городов этого времени, тем более они убеждаются, что экономические явления также сыграли весьма значительную роль в подготовке и проведении первого Крестового похода. С каждым новым Крестовым походом эта мирская струя пробивалась в них все сильнее, чтобы одержать наконец окончательную победу над первоначальной идеей движения во время четвертого Крестового похода, когда крестоносцы взяли Константинополь и основали Латинскую империю.
Византия играла настолько важную роль в данной эпохе, что изучение Восточной империи совершенно необходимо для более глубокого и всестороннего понимания как генезиса, так и самого хода развития крестовых походов. Более того, большинство исследователей, которые изучали Крестовые походы, рассматривали проблему с излишне “западной” точки зрения, с тенденцией сделать из Греческой империи “козла отпущения всех ошибок крестоносцев.”
Со времени своего первого выступления на арене всемирной истории в тридцатых годах VII века арабы, как известно, с поразительной быстротой завоевали Сирию, Палестину, Месопотамию, восточные области Малой Азии, прикавказские страны, Египет, северное побережье Африки, Испанию. Во второй половине VII века и в начале VIII они дважды осаждали Константинополь, от которого были оба раза не без труда отбиты благодаря энергии и талантам императоров Константина IV Погоната и Льва III Исавра. В 732 году вторгнувшиеся из-за Пиренеев в Галлию арабы были остановлены Карлом Мартеллом при Пуатье. В IX веке арабы завоевали остров Крит, а к началу X века в их руки перешли остров Сицилия и большая часть южно-итальянских владений Византии.
Эти арабские завоевания имели очень большое значение для политической и экономической ситуации в Европе. Как сказал А. Пиренн, “молниеносное продвижение арабов изменило облик мира. Их внезапное вторжение разрушило древнюю Европу. Оно положило конец средиземноморскому союзу, который составлял ее силу... Средиземное море было римским озером. Оно стало в значительной мере озером мусульманским.” Это утверждение бельгийского историка должно быть с некоторыми оговорками принято. Экономические связи Западной Европы с восточными странами были ограничены мусульманами, но не прерваны. Торговцы и паломники продолжали путешествовать в обе стороны и экзотические восточные продукты были в Европе доступны, например, в Галлии.
Первоначально ислам отличался терпимостью. Отдельные случаи нападений на церкви христиан, не имевшие по большей части под собой религиозной подкладки, бывали в X веке; но подобные прискорбные факты являлись лишь случайными и преходящими. В отвоеванных у христиан областях они, по большей части, сохраняли церкви, христианское богослужение и не творили препятствий для дел христианской благотворительности. В эпоху Карла Великого, в начале IX века, в Палестине восстанавливались и строились новые церкви и монастыри, для чего Карлом посылалась обильная “милостыня”; при церквах устраивались библиотеки. Паломники беспрепятственно ездили по святым местам. Эти взаимоотношения между франкской империей Карла Великого и Палестиной, в связи с обменом несколькими посольствами между западным монархом и халифом Гарун ар-Рашидом, привели к выводу, поддерживаемому некоторыми учеными, что в Палестине при Карле Великом был установлен своего рода франкский протекторат - настолько, насколько затрагивались христианские интересы в Святой Земле; политическая же власть халифа в этой стране оставалась неизменной. С другой стороны, другая группа историков, отрицая важность этих отношений, говорит, что протекторат никогда не существовал и что “это миф, подобный легенде о крестовом походе Карла в Палестину.” Заглавие одной из последних статей по этому вопросу - “Легенда о протекторате Карла в Святой Земле.” Термин “франкский протекторат,” как и многие другие, условен и достаточно неопределенен. Здесь важно то, что с начала IX века франкская империя имела весьма обширные интересы в Палестине. Это был очень важный факт для последующего развития международных отношений, которые предшествовали Крестовым походам.
Во второй половине X века блистательные победы византийского оружия при Никифоре Фоке и Иоанне Цимисхии над восточными арабами сделали Алеппо и Антиохию вассалами (vassal states) империи, и после этого византийская армия, возможно, вошла в Палестину. Эти военные успехи Византии имели свой отклик (repercussion) в Иерусалиме, так что в результате французский историк Л. Брейе считал возможным говорить о византийском протекторате в Святой Земле, который положил конец протекторату франкскому.
Переход Палестины во второй половине X века (969 г.) под власть египетской династии Фатимидов, по-видимому, не внес сначала какого-либо существенного изменения в благоприятное положение восточных христиан и в безопасность приезжавших паломников. Однако, в XI веке обстоятельства изменились. Из этого времени для нашего вопроса необходимо отметить два важных факта. Сумасшедший фатимидский халиф ал-Хаким, этот “египетский Нерон,” открыл жестокое гонение на христиан и иудеев на всем пространстве своих владений. По его велению, в 1009 году храм Воскресения и Голгофа в Иерусалиме подверглись разрушению. В своей ярости разрушения церквей он остановился только потому, что боялся аналогичной судьбы мечетей в христианских областях.
Когда Л. Брейе писал о византийском протекторате в Святой Земле, он имел в виду утверждение арабского историка одиннадцатого века Йахйи Антиохийского. Последний рассказывает, что в 1012 году один вождь кочевников восстал против халифа, захватил Сирию и обязал христиан восстановить храм Рождества в Иерусалиме и назвал одного епископа по своему выбору патриархом Иерусалимским. Потом этот бедуин “помог этому патриарху построить заново церковь Рождества и восстановил много мест, по мере своих возможностей.” Анализируя этот текст, В. Р. Розен заметил, что бедуин действовал так “возможно, с целью завоевать благорасположение греческого императора.” Л. Брейе приписал гипотезу Розена тексту Йахйи. В этих условиях невозможно с такой уверенностью, как это делает Л. Брейе, утверждать истинность теории византийского протектората над Палестиной.
Однако, в любом случае, только в начале реставрации в Святой Земле, после смерти ал-Хакима в 1021 году, для христиан наступило время терпимости. Между Византией и Фатимидами был заключен мир, и византийские императоры получили возможность приступить к восстановлению храма Воскресения, постройка которого была закончена в половине XI века при императоре Константине Мономахе. Христианский квартал был обнесен крепкой стеной. Паломники после смерти ал-Хакима снова получили свободный доступ в Святую Землю, и источники за это время отмечают среди других лиц одного из наиболее знаменитых пилигримов, а именно - Роберта Диавола, герцога Нормандского, который умер в Никее в 1035 году, по пути из Иерусалима. Может быть, в это же время, то есть в тридцатых годах XI века, приезжал в Иерусалим со скандинавской дружиной, пришедшей вместе с ним с севера, и знаменитый варяг той эпохи Гаральд Гардрад, сражавшийся против мусульман в Сирии и Малой Азии. Преследования христиан вскоре возобновились. В 1056 году храм Гроба Господня был закрыт и более трехсот христиан было выслано из Иерусалима. Храм Воскресения был, очевидно, восстановлен после разрушения с надлежащим великолепием, о чем свидетельствует, например, русский паломник игумен Даниил, посетивший Палестину в первые годы XII века, т.е. в первое время существования Иерусалимского королевства, основанного в 1099 году, после первого Крестового похода. Даниил перечисляет колонны храма, говорит о выложенном мраморном поле и шести дверях и дает интересные сведения о мозаиках. У него же мы находим сообщения о многих церквах, святынях и местах Палестины, связанных с новозаветными воспоминаниями. По словам Даниила и современного ему англосаксонского паломника Зевульфа, “поганые сарацины” (т.е. арабы) были неприятны тем, что скрывались в горах и пещерах, нападали иногда с целью грабежа на проезжавших по дорогам пилигримов. “Сарацины всегда устраивали западни для христиан, прячась в горных долинах и пещерах скал, сторожа день и ночь за теми, на кого они могли напасть.”
Мусульманская терпимость в отношении христиан проявлялась и на Западе. Когда, например, в конце XI века испанцы отняли у арабов город Толедо, то, к своему удивлению, нашли христианские храмы в городе нетронутыми и узнали, что в них беспрепятственно совершалось богослужение. Одновременно, когда в конце того же XI века норманны завоевали у мусульман Сицилию, они, несмотря на более чем двухвековое господство последних на острове, нашли на нем громадное число христиан, свободно исповедовавших свою веру. Итак, первым событием XI века, которое больно отозвалось на христианском Западе, было разрушение храма Воскресения и Голгофы в 1009 году. Другое событие, связанное со Святой Землей, произошло во второй половине XI века.
Турки-сельджуки, после того как они разбили византийские войска при Манцикерте в 1071 году, основали Румийский, иначе Иконийский, султанат в Малой Азии и стали затем успешно продвигаться во всех направлениях. Их военные успехи имели отзвук в Иерусалиме: в 1070 году турецкий полководец Атциг направился в Палестину и захватил Иерусалим. Вскоре после этого город восстал, так что Атциг вынужден был начать осаду города снова. Иерусалим был взят вторично и подвергнут страшному разграблению. Затем турки захватили Антиохию в Сирии, обосновались в Никее, Кизике и Смирне в Малой Азии и заняли острова Хиос, Лесбос, Самос и Родос. Условия пребывания европейских паломников в Иерусалиме ухудшились. Даже если преследования и притеснения, которые приписываются туркам многими исследователями, преувеличены, весьма сложно согласиться с мнением В. Рамзая (W. Ramsay) о мягкости турок по отношению к христианам: “Сельджукские султаны управляли своими христианскими подданными в очень мягкой и терпимой форме, и даже с предубеждением относящиеся к ним историки Византии позволяли себе лишь немного намеков по поводу христиан, во многих случаях предпочитавших власть султанов власти императоров... Христиане под властью Сельджукидов были счастливее, чем в сердце Византийской империи. Самыми же несчастными из всех были византийские пограничные области, подвергавшиеся постоянным нападениям. Что касается религиозных преследований, то нет ни одного их следа в сельджукидский период.”
Таким образом, разрушение храма Воскресения в 1009 году и переход Иерусалима в руки турок в 1078 году были теми двумя фактами, которые глубоко подействовали на религиозно настроенные массы Западной Европы и вызвали в них сильный порыв религиозного воодушевления. Многим, наконец, стало ясно, что в случае гибели Византии под натиском турок весь христианский Запад подвергнется страшной опасности. “После стольких столетий ужаса и опустошений, - писал французский историк, - падет ли снова Средиземноморье под натиском варваров? Таков болезненный вопрос, который поднялся к 1075 году. Западная Европа, медленно перестроившаяся в XI веке, возьмет на себя тяжесть ответа на него: на массовое наступление турок она готовится ответить крестовым походом.” >
Ближайшую же опасность от все возрастающего усиления турок испытывали византийские императоры, которые после манцикертского поражения, как им казалось, уже не могли справиться с турками одними собственными силами. Взоры их были направлены на Запад, главным образом на папу, который, как духовный глава западноевропейского мира, мог своим влиянием побудить западноевропейские народы оказать посильную помощь Византии. Иногда же, как мы уже видели на примере обращения Алексея Комнина к графу Роберту Фландрскому, императоры обращались и к отдельным светским правителям на Западе. Алексей, однако, имел в виду скорее некоторое количество вспомогательных сил, чем мощные и хорошо организованные армии.
Папы отнеслись весьма сочувственно к призывам восточных басилевсов. Помимо чисто идейной стороны дела, а именно помощи Византии, а с нею и всему христианскому миру, и освобождения святых мест из рук неверных, папы, конечно, имели в виду и интересы католической церкви в смысле дальнейшего усиления, в случае успеха предприятия, папской власти и возможности возвращения восточной церкви в лоно церкви католической. Церковного разрыва 1054 года папы забыть не могли. Первоначальная мысль византийских государей получить с Запада лишь вспомогательные наемные отряды превратилась впоследствии, постепенно, преимущественно под влиянием папской проповеди, в идею о крестовом походе Западной Европы на Восток, т.е. о массовом движении западноевропейских народов с их государями и наиболее выдающимися военными вождями.
Еще во второй половине XIX века ученые полагали, что первая идея о крестовых походах и первый призыв к ним вышел в конце X века из-под пера знаменитого Герберта, бывшего папой под именем Сильвестра II. Но в настоящее время в этом послании “От лица разоренной Иерусалимской церкви к церкви Вселенской,” находящемся в собрании писем Герберта, где Иерусалимская церковь обращается к Вселенской с просьбой прийти ей на помощь своими щедротами, лучшие знатоки вопроса о Герберте видят, во-первых, подлинное произведение Герберта, написанное им еще до времени папствования, вопреки мнению некоторых о позднейшей фальсификации послания, и, во-вторых, видят в нем не проект крестового похода, а простое окружное послание к верующим для побуждения их к посылке милостыни на поддержание христианских учреждений Иерусалима. Не надо забывать и того, что в конце X века положение христиан в Палестине не давало еще никаких оснований для крестового предприятия.
Еще до Комнинов, под угрозой сельджукской и узо-печенежской опасности, император Михаил VII Дука Парапинак обратился с посланием к папе Григорию VII, прося его о помощи и обещая за последнюю соединение церквей. Папа отправил целый ряд посланий с увещеваниями помочь гибнущей империи. В письме к графу Бургундскому он писал: “Мы надеемся... что, после подчинения норманнов, мы переправимся в Константинополь на помощь христианам, которые, будучи сильно удручены частыми нападениями сарацин, жадно просят, чтоб мы им протянули руку помощи.” В другом письме Григорий VII упоминает “о жалкой судьбе столь великой империи.” В письме к германскому государю Генриху IV папа писал о том, что “большая часть заморских христиан истребляется язычниками в неслыханном поражении и наподобие скота ежедневно избивается, и что род христианский уничтожается”; они смиренно молят нас о помощи, “чтобы христианская вера в наше время, чего не дай Боже, совершенно не погибла”; послушные папскому убеждению, итальянцы и другие европейцы (ultramontani) готовят уже армию свыше 50 000 человек и, поставив, если возможно, во главе экспедиции папу, хотят подняться против врагов Бога и дойти до Гроба Господня. “К этому делу, - пишет далее папа, - меня особенно побуждает также и то обстоятельство, что Константинопольская церковь, не согласная с нами относительно Святого Духа, стремится к согласию с апостольским престолом.”
Как видно, в этих письмах речь идет далеко не только о крестовом походе для освобождения Святой Земли. Григорий VII рисовал план экспедиции в Константинополь для спасения Византии, этой главной защитницы христианства на Востоке. Принесенная папой помощь обусловливалась воссоединением церквей, возвращением в лоно католической церкви “схизматической” церкви восточной. Получается впечатление, что в вышеприведенных письмах идет речь более о защите Константинополя, чем об отвоевании святых мест, тем более, что все эти письма были написаны ранее 1078 года, когда Иерусалим перешел в руки турок и положение палестинских христиан ухудшилось. Поэтому является возможным предположить, что в планах Григория VII священная война против ислама стояла на втором месте, и что папа, вооружая западное христианство на борьбу с мусульманским востоком, имел в виду “схизматический” восток. Последний же для Григория VII был более ужасен, чем ислам. В одном послании о землях, занятых испанскими маврами, папа открыто заявлял, что он предпочел бы эти земли оставить в руках неверных, т.е. мусульман, чем увидеть, чтобы они попали в руки непокорных сынов церкви. Считая послания Григория VII первым планом крестовых походов, нужно отметить связь между этим планом и разделением церквей 1054 года.
Подобно Михаилу VII Парапинаку, Алексей Комнин, особенно переживая ужасы 1091 года, также обращался к Западу, прося о присылке наемных вспомогательных отрядов. Но, благодаря вмешательству половцев и насильственной смерти турецкого пирата Чахи, опасность для столицы миновала без западной помощи, так что в следующем 1092 году, с точки зрения Алексея, вспомогательные западные отряды казались уже ненужными для империи. Между тем, дело, начатое на Западе Григорием VII, приняло широкие размеры, главным образом благодаря убежденному и деятельному папе Урбану П. Скромные просьбы Алексея Комнина о вспомогательных войсках были забыты. Речь шла теперь о массовом вторжении.
Историческая наука, еще со времени первого критического исследования первого Крестового похода немецким историком Зибелем (первое издание его книги вышло в 1841 году), отмечает следущие главные - с западной точки зрения - причины крестовых походов: 1) Общее религиозное настроение Средневековья, усилившееся еще в XI веке благодаря клюнийскому движению; в обществе, подавленном сознанием греховности, замечается стремление к аскетизму, отшельничеству, к духовным подвигам, к паломничеству; под таким же влиянием находились тогдашние богословие и философия. Это настроение являлось первой общей причиной, поднявшей массы населения на подвиг освобождения Гроба Господня. 2) Возвышение папства в XI веке, особенно при Григории VII. Для папства крестовые походы представлялись в высшей степени желательными, так как открывали для дальнейшего развития их могущества широкие горизонты: в случае успеха предприятия, инициаторами и духовными руководителями которого они должны явиться, папы распространят свое влияние на ряд новых стран и возвратят в лоно католической церкви “схизматическую” Византию. Идеальные стремления пап помочь восточным христианам и освободить Святую Землю, особенно характерные для личности Урбана II, перемешивались таким образом с их стремлениями увеличить папскую власть и могущество. 3) Мирские, светские интересы также играли значительную роль у различных общественных классов. Феодальное дворянство, бароны и рыцари, участвуя в общем религиозном порыве, видели в крестоносном предприятии прекрасный случай удовлетворить свое славолюбие, воинственность и увеличить свои средства. Подавленные тяжестью феодального бесправия крестьяне, увлеченные религиозным чувством, видели в крестовом походе, по крайней мере, временное освобождение от тяжелых условий феодального гнета, отсрочку в уплате долгов, уверенность в защите оставляемых семей и скудного имущества со стороны церкви и избавление от грехов. Позже другие явления были подчеркнуты историками в связи с истоками первого Крестового похода.
В XI веке западные паломничества в Святую Землю были особенно многочисленны. Некоторые паломничества организовывались очень большими группами. Помимо индивидуальных паломничеств, предпринимались и целые экспедиции. Так, в 1026-1027 гг. семьсот паломников, среди которых был французский аббат и большое количество нормандских рыцарей, посетило Палестину. В том же году Вильям, граф Ангулемский, в сопровождении определенного количества аббатов запада Франции и большого количества знати, совершил путешествие в Иерусалим. В 1033 году было такое количество паломников, какого не было когда-либо ранее. Однако самое знаменитое паломничество произошло в 1064-1065 гг., когда более 7000 человек (обычно говорят, что более 12 000) под руководством Гюнтера, епископа германского города Бамберга, отправились на поклонение святым местам. Они прошли через Константинополь и Малую Азию и, после многочисленных приключений и потерь, достигли Иерусалима. Источник по поводу этого большого паломничества утверждает, что “из семи тысяч отправившихся вернулось меньше двух тысяч,” и те, кто вернулся, “значительно обеднели.” Сам Гюнтер, глава паломничества, скончался рано. “Одна из многочисленных жизней, потерянных в этой авантюре” (adventure).
В связи с этими мирными докрестовыми паломничествами вставал вопрос, можно ли рассматривать XI век, как это часто уже делалось, в качестве периода перехода от мирных паломничеств к военным экспедициям крестоносного времени. Многие исследователи стремились обосновать это, ввиду того, что вследствие новой ситуации в Палестине после турецкого завоевания, группы паломников начали путешествовать вооруженными, чтобы защитить самих себя от возможных нападений. Теперь же, когда, благодаря Е. Джорансону, точно установлено, что крупнейшее паломничество XI века было осуществлено исключительно невооруженными людьми, со всей неизбежностью встает вопрос: “Было ли какое-либо из паломничеств времени до Крестовых походов экспедицией с оружием?” Конечно, иногда рыцари-паломники были вооружены, однако, “хотя некоторые из них носили кольчуги, они еще были мирными паломниками” и не являлись крестоносцами. Они сыграли значительную роль в предыстории Крестовых походов благодаря той информации, которую они несли в Западную Европу о положении в Святой Земле, пробуждая и поддерживая к ней интерес. Все эти экспедиции паломников имели место до того, как турки завоевали Палестину. Результатом одного из новейших исследований о паломничествах в XI веке до турецкого завоевания стало открытие притеснений паломников арабами задолго до сельджукского завоевания, так что утверждение “пока арабы владели Иерусалимом, христианские паломники из Европы могли передвигаться беспрепятственно,” является слишком оптимистичным.
Нет никакой информации о паломничествах в XI веке из Византии в Святую Землю. Византийский монах Епифаний, автор первого греческого итинерария в Святую Землю, составил описание Палестины до Крестовых походов, однако его время жизни нельзя определить с точностью. Мнения исследователей расходятся: от конца VIII века до XI.
До первого Крестового Похода Европа испытала уже три настоящих крестовых похода - войну Испании против мавров, нормандское завоевание Апулии и Сицилии и нормандское завоевание Англии в 1066 году. Более того, в Италии в XI веке возникло - с центром в Венеции - особое экономическое и политическое движение. Мир на берегах Адриатики послужил солидной основой экономического могущества Венеции, и знаменитый документ от 1082 года, данный Венеции Алексеем Комнином, открыл Республике Святого Марка византийские рынки. “С этого дня началась мировая торговля Венеции.” В то время Венеция, как многие другие южно-италийские города, которые до сих пор оставались под византийской властью, торговали с мусульманскими портами. В то же время Генуя и Пиза, которые в X и в начале XI века многократно подвергались нападениям мусульманских пиратов Северной Африки, предприняли в 1015-1016 годах экспедицию на Сардинию, которая была в руках мусульман. Им удалось отвоевать Сардинию и Корсику. Корабли обоих городов заполнили порты североафриканского побережья, и в 1087 году, с благословения папы, они успешно атаковали город Мехдия на побережье Северной Африки. Все эти экспедиции против неверных объяснялись не только религиозным энтузиазмом или духом приключений, но и экономическими причинами.
Другим фактором в истории Западной Европы, который связывают с началом Крестовых походов, является возрастание численности населения в некоторых странах, которое началось около 1100 года. Совершенно точно известно, что численность населения возросла во Фландрии и во Франции. Одним из аспектов передвижения масс людей в конце XI века была средневековая колониальная экспансия из некоторых западноевропейских стран, особенно из Франции. Одиннадцатый век во Франции был временем постоянного голода, неурожаев, сильных эпидемий и суровых зим. Эти суровые условия жизни привели к уменьшению населения в областях, ранее полных изобилия и процветания. Принимая во внимание все эти факторы, можно прийти к выводу, что к концу XI века Европа была духовно и экономически готова к крестоносному предприятию в широком смысле слова.
Общая ситуация перед первым Крестовым походом была совершенно отличной от ситуации перед вторым. Эти пятьдесят один год, 1096-1147, были одними из самых важных эпох в истории. В течение этих лет экономические, религиозные и все культурные аспекты европейской жизни изменились радикально. Новый мир был открыт для Западной Европы. Последующие Крестовые походы не очень много добавили в жизнь этого периода. Они были лишь развитием процессов, которые происходили в эти годы между первым и вторым Крестовым походами. И странно читать у одного итальянского историка, что первые Крестовые походы были “бесплодным безумием” (sterili insanie).
Первый Крестовый поход является первым организованным наступлением христианского мира против неверных, и это наступление не ограничивалось центральной Европой, Италией и Византией. Он начинался в юго-западном углу Европы, в Испании, и кончался в бескрайних степях России.
Что касается Испании, папа Урбан II в своем письме 1089 г. испанским грандам (counts), епископам, vice comites и другим знатным и могущественным лицам призывал их остаться в своей собственной стране вместо того, чтобы идти в Иерусалим, и направить свою энергию на восстановление христианских церквей, разрушенных маврами. Это был правый фланг крестоносного движения против неверных.
На северо-востоке Русь отчаянно сражалась с дикими ордами половцев (куманов), которые появились в южных степях около середины XI века, разорили страну и привели в расстройство торговлю, заняв все дороги, ведущие из Руси на восток и на юг. В. О. Ключевский писал в этой связи: “Эта почти двухвековая борьба Руси с половцами имеет свое значение в европейской истории. В то время как Западная Европа крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский Восток, когда и на Пиренейском полуострове началось такое же движение против мавров, Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления. Но эта историческая заслуга Руси стоила ей очень дорого: борьба сдвинула ее с насиженных днепровских мест и круто изменила направление ее дальнейшей жизни.” Таким образом, Русь участвовала в общем западноевропейском крестоносном движении, защищая себя и в то же время Европу от варваров-язычников (infidels). “Если бы русские подумали принять крест, - писал Б. Лейб, - им можно было бы сказать, что их первая обязанность служить христианству заключается в защите своей собственной страны, как писал папа испанцам.”
Скандинавские царства также участвовали в первом Крестовом походе, однако они присоединялись к основной армии небольшими соединениями. В 1097 году датский дворянин Свейн (Svein) привел отряд крестоносцев в Палестину. В северных странах избыточный религиозный энтузиазм не проявлялся и, насколько известно, большая часть скандинавских рыцарей была движима в меньшей степени христианскими устремлениями, чем любовью к войне и приключениям, надеждой добычи и славы.
В это время было две христианские страны на Кавказе - Армения и Грузия. Однако после поражения византийской армии при Манцикерте в 1071 году, Армения попала под власть турок, так что не было даже вопроса об участии кавказских армян в первом Крестовом походе. Что касается Грузии, то сельджуки захватили страну в XI веке, и только после того как крестоносцы захватили Иерусалим в 1099 году, Давид Строитель изгнал турок. Это произошло около 1100 года, или, как утверждает грузинская хроника, тогда, когда “франкская армия двинулась вперед и, с Божьей помощью, взяла Иерусалим и Антиохию, Грузия стала свободной, и Давид стал могущественным.”
Когда в 1095 году, в связи со всеми западноевропейскими осложнениями и проектируемыми реформами, победоносный (victorious) папа Урбан II собрал собор в Пьяченце, туда же прибыло посольство от Алексея Комнина с просьбой о помощи. Этот факт некоторыми учеными отрицался, однако современные исследователи этой проблемы пришли к выводу, что Алексей действительно обратился в Пьяченце за помощью. Конечно, это событие еще не было “решающим фактором,” приведшим к Крестовому походу, как утверждал Зибель. Как и раньше, если Алексей обратился за помощью в Пьяченце, то он не думал о крестоносных армиях, он хотел не крестового похода, а наемников против турок, которые за последние три года [до описываемых событий - Науч. ред.] стали представлять большую опасность в их успешном продвижении в Малой Азии. Примерно в 1095 году Кылыч Арслан был избран султаном в Никее. “Он вызвал в Никею жен и детей тех воинов, которые в то время там находились, поселил их в городе и вновь сделал Никею резиденцией султанов.” Иными словами, Кылыч Арслан сделал Никею своей столицей. В связи с этими турецкими успехами, Алексей мог обратиться за помощью в Пьяченцу, однако, в его намерения крестовый поход в Святую Землю не входил. Его интересовала помощь против турок. К сожалению, об этом эпизоде в источниках мало информации. Один современный исследователь заметил: “От собора в Пьяченце до прибытия крестоносцев в Византийскую империю, взаимоотношения Востока и запада покрыты мраком.”
В ноябре 1095 года в Клермоне (в Оверни, в центральной Франции) собрался знаменитый собор, на который съехалось так много народа, что в городе не нашлось достаточно жилья для всех прибывших и многие разместились под открытым небом. По окончании собора, на котором был рассмотрен ряд наиболее важных текущих дел, Урбан II обратился к собравшимся с пламенной речью, подлинный текст которой до нас не дошел. Записавшие же речь на память некоторые очевидцы собрания сообщают нам тексты, сильно отличающиеся друг от друга. Папа обрисовав в ярких красках преследования христиан в Святой Земле, убеждал толпу поднять оружие на освобождение Гроба Господня и восточных христиан. С криками “Dieu le veut”! (“Deus lo volt” в хронике) толпа бросилась к папе. По его предложению, будущим участникам похода были нашиты на одежду красные кресты (отсюда название “крестоносцы”). Им было объявлено отпущение грехов, прощение долгов и защита их имущества церковью на время их отсутствия. Крестоносный обет считался непреложным, и его нарушение влекло за собой отлучение от церкви. Из Оверни воодушевление распространилось на всю Францию и в другие страны. Создавалось обширное движение на Восток, истинные размеры которого на Клермонском соборе нельзя было и предвидеть.
Поэтому движение, вызванное на Клермонском соборе и вылившееся в следующем году в форму крестового похода, является личным делом Урбана II, нашедшего для осуществления этого предприятия в жизненных условиях западноевропейского средневековья второй половины XI века в высшей степени благоприятные условия.
Ввиду того, что [турецкая] опасность в Малой Азии становилась все более угрожающей, вопрос о первом Крестовом походе был практически решен в Клермоне. Новости об этом решении дошли до Алексея как неожиданный и приведший в замешательство сюрприз. Новость приводила в замешательство, ибо он не ждал и не хотел помощи в виде крестового похода. Когда Алексей призывал наемников с Запада, он приглашал их для защиты Константинополя, то есть, иными словами, своего собственного государства. Идея же освобождения Святой Земли, которая не принадлежала империи более четырех столетий, имела для него второстепенное значение.
Для Византии проблема крестового похода в XI веке не существовала. Религиозный энтузиазм не процветал ни в массах, ни у императора, не было и проповедников крестового похода. Для Византии политическая проблема спасения империи от ее восточных и северных врагов не имела ничего общего с далекой экспедицией в Святую Землю. Византия имела свои собственные “крестовые походы.” Были блистательные и победоносные экспедиции Ираклия против Персии в VII веке, когда Святая Земля и Крест Животворящий были возвращены империи. Были победоносные кампании при Никифоре Фоке, Иоанне Цимисхии и Василии II против арабов в Сирии, когда императоры планировали окончательно вернуть себе власть над Иерусалимом. Этот план не осуществился, и Византия, под угрожающим нажимом ошеломляющих турецких успехов в Малой Азии в XI веке, отказалась от всякой надежды возвращения Святой Земли. Для Византии палестинская проблема в это время была избыточна. В 1090-1091 гг. она была в двух шагах от гибели, и когда Алексей обратился за западной помощью, а в ответ получил известие о приближении крестоносцев, его первой мыслью стало спасение империи. В написанных Алексеем ямбическими стихами “Музах,” поэме, являющейся, как можно думать, своего рода политическим завещанием сыну и наследнику Иоанну, имеются следующие интересные строчки о первом Крестовом походе:
“Вспоминаете ли вы о том, что случилось со мной? От движения Запада к этой стране произойти должно уменьшение высокого достоинства Нового Рима и императорского трона. Вот почему, мой сын, необходимо думать о достаточном накоплении, чтобы наполнить открытые рты варваров, которые дышат ненавистью против нас, на тот случай, если против нас поднимется и на нас бросится многочисленная армия, которая в своем гневе стала бы бросать против нас молнии, в то время как большое количество врагов окружило бы наш город.”
С этим фрагментом из “Муз” Алексея можно сравнить следующий отрывок из “Алексиады” Анны Комниной, также о первом Крестовом походе: “И вот, у мужчин и женщин возникло стремление, подобного которому не знала ничья память. Люди простые искренне хотели поклониться Гробу Господню и посетить святые места. Но некоторые, в особенности такие, как Боемунд и его единомышленники, таили в себе иное намерение: не удастся ли им в придачу к остальной наживе захватить и сам царственный город.”
Эти два утверждения - императора и его ученой дочери - ясно показывают отношение Византии к крестовым походам. В оценке Алексея крестоносцы отнесены в ту же категорию, что и варвары, угрожающие империи, турки и печенеги. Что касается Анны Комниной, то она лишь мимоходом упоминает о “простых” людях среди крестоносцев, искренне собиравшихся посетить Святую Землю. Идея крестового похода была абсолютно чужда византийскому менталитету конца XI века. У правящих кругов Византии было одно желание - отвернуть грозную турецкую опасность, угрожавшую с востока и севера. Потому-то первый Крестовый поход был исключительно западным предприятием, политически лишь слегка связанным с Византией. По правде говоря, Византийская империя предоставила крестоносцам некоторое количество воинских соединений, которые, однако, не выходили за пределы Малой Азии. Византия не принимала никакого участия в завоевании Сирии и Палестины.
Весной 1096 года, благодаря проповеди Петра Амьенского, называемого иногда “Пустынником,” которому отвергнутая теперь историческая легенда приписывает возбуждение крестоносного движения, во Франции собралась толпа, по большей части из бедных людей, мелких рыцарей, бездомных бродяг с женами и детьми, почти без оружия, и двинулась через Германию, Венгрию и Болгарию к Константинополю. Это недисциплинированное ополчение под предводительством Петра Амьенского и другого проповедника, Вальтера Неимущего, не дававшее себе отчета, где оно проходило, и не приученное к повиновению и порядку, по пути своего прохождения грабило и разоряло страну. Алексей Комнин с неудовольствием узнал о приближении крестоносцев, и это неудовольствие превратилось в некоторое опасение, когда до него дошли вести о грабежах и разорениях, чинимых крестоносцами по дороге. Подойдя к Константинополю и расположившись в его окрестностях, крестоносцы стали по обыкновению заниматься грабежом. Обеспокоенный император поспешил переправить их в Малую Азию, где они без труда были почти все перебиты турками около Никеи. Петр Пустынник еще до последней катастрофы возвратился в Константинополь.
История с неудачным ополчением Петра и Вальтера была как бы введением в первый Крестовый поход. Неблагоприятное впечатление, оставленное этими крестоносцами в Византии, распространялось и на последующих крестоносцев. Турки же, легко покончив с неподготовленными толпами Петра, получили уверенность в такой же легкой победе и над другими крестоносными ополчениями.
Летом 1096 года на Западе началось крестоносное движение графов, герцогов и князей, т.е. собралось уже настоящее войско.
Ни один из западноевропейских государей не принял участия в походе. Германский государь Генрих IV был всецело занят борьбой с папами за инвеституру. Французский король Филипп I находился под церковным отлучением за свой развод с законной женой и женитьбу на другой женщине. Вильгельм Рыжий Английский, благодаря своему тираническому правлению, находился в беспрерывной борьбе с феодалами, церковью и народными массами и с трудом удерживал в руках власть.
Среди предводителей рыцарских ополчений были следующие наиболее известные лица: Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, которому позднейшая молва придала настолько церковный характер, что трудно отличить его действительные черты; на самом деле, это был не лишенный религиозности, но далеко не идеалистически настроенный феодал, желавший вознаградить себя в походе за потери, понесенные им в своем государстве. С ним отправились два брата, среди которых был Балдуин - будущий король Иерусалимский. Под предводительством Готфрида выступало лотарингское ополчение. Роберт, герцог Нормандский, сын Вильгельма Завоевателя и брат английского государя Вильгельма Рыжего, принял участие в походе из-за неудовлетворенности незначительной властью в своем герцогстве, которое он за известную сумму перед отправлением в поход заложил английскому королю. Гуго Вермандуа, брат французского короля, исполненный тщеславия, искал известности и новых владений и пользовался большим уважением среди крестоносцев. Грубый и вспыльчивый Роберт Фриз, сын Роберта Фландрского, также принял участие в походе. За свои крестоносные подвиги его прозвали Иерусалимским. Последние три лица стали во главе трех ополчений: Гуго Вермандуа о главе средне французского, Роберт Нормандский и Роберт Фриз во главе двух северофранцузских ополчений. Во главе южно-французского, или провансальского, ополчения встал Раймунд, граф Тулузский, известный боец с испанскими арабами, талантливый полководец и искренне религиозный человек. Наконец, Боемунд Тарентский, сын Роберта Гуискара, и его племянник Танкред, ставшие во главе южно-итальянского нормандского ополчения, приняли участие в походе без каких-либо религиозных оснований, а в надежде, при удобном случае, свести свои политические счеты с Византией, по отношению к которой они являлись убежденными и упорными врагами и, очевидно, Боемунд нацелил свои желания на овладение Антиохией. Норманны внесли в крестоносное предприятие чисто мирскую, политическую струю, которая шла вразрез с основным положением крестоносного дела. Армия Боемунда была, возможно, подготовлена лучше всех других крестоносных отрядов, “ибо в ней было много людей, которые имели дело с сарацинами в Сицилии и с греками в Южной Италии.” Все крестоносные армии преследовали самостоятельные задачи; не было ни общего плана, ни главнокомандующего. Как видно, главная роль в первом Крестовом походе принадлежала французам.
Одна часть крестоносных ополчений направилась в Константинополь сухим путем, другая часть - морем. По дороге крестоносцы, наподобие предыдущего ополчения Петра Амьенского, грабили проходимые местности и производили всяческие насилия. Современник этого прохождения крестоносцев, Феофилакт, архиепископ Болгарский, в письме к одному епископу, объясняя причину своего долгого молчания, обвиняет за это крестоносцев; он пишет: “Мои губы сжаты; во-первых, прохождение франков, или нападение, или, я не знаю, как это назвать, настолько всех нас захватило и заняло, что мы даже не чувствуем самих себя. Мы вдосталь испили горькую чашу нападения... Так как мы привыкли к франкским оскорблениям, то переносим легче, чем прежде, несчастья, ибо время есть удобный учитель всему.”
К таким защитникам Божьего дела Алексей Комнин должен был питать недоверие. Не нуждаясь вообще в данный момент ни в какой иностранной помощи, император с неудовольствием и опасением взирал на приближавшиеся к его столице с разных сторон крестоносные ополчения, не имевшие по своей численности ничего общего с теми скромными вспомогательными отрядами, о которых взывал к Западу император. Выставляемые прежде историками обвинения Алексея и греков в вероломстве и обмане по отношению к крестоносцам должны теперь отпасть, особенно после того, как было обращено должное внимание на грабежи, разбои и пожары, учиняемые крестоносцами во время похода. Отпадает также жесткая и антиисторическая характеристика Алексея, данная Гиббоном, который писал: “В стиле менее важном, чем стиль истории, я, может быть, сравнил бы императора Алексея с шакалом, который, как говорят, идет по следам льва и пожирает его объедки.” Конечно, Алексей не представлял собой человека, смиренно подбиравшего то, что оставляли ему крестоносцы. Алексей Комнин проявил себя государственным человеком, понявшим, какую грозную опасность несут с собой для существования его империи крестоносцы; поэтому главной мыслью его и было переправить, как можно скорее, беспокойных и опасных пришельцев в Малую Азию, где они должны были делать то дело, за которым и пришли на Восток, т.е. вести борьбу с неверными. Ввиду этого между пришедшими латинянами и греками сразу создалась атмосфера взаимного недоверия и недоброжелательства; в их лице встретились не только схизматики, но и политические противники, которые впоследствии должны будут решить между собой спор оружием. Один просвещенный греческий патриот и ученый литератор XIX века Викелас писал: “Для Запада крестовый поход является благородным следствием религиозного чувства; это есть начало возрождения и цивилизации, и европейская знать может ныне по праву гордиться тем, что она - внучка крестоносцев. Но восточные христиане, когда они увидели, как эти варварские орды грабят и разоряют византийские провинции, когда они увидели, что те, кто называли себя защитниками веры, убивали священников под тем предлогом, что последние были схизматики, - восточные христиане забыли, что эти экспедиции имели первоначально религиозную цель и христианский характер.” По словам того же автора, “появление крестоносцев знаменует собой начало упадка империи и предвещает ее конец.” Новейший историк Алексея Комнина, француз Шаландон, считает возможным приложить отчасти ко всем крестоносцам характеристику, данную Гиббоном спутникам Петра Амьенского, а именно: “Разбойники, которые следовали за Петром Пустынником, были дикими зверьми, без разума и человечности.”
Итак, в 1096 году началась эпоха Крестовых походов, столь чреватая многообразными и важными последствиями как для Византии и Востока вообще, так и для Западной Европы.
Первый рассказ о впечатлении, которое произвело на народы Востока начало крестоносного движения, исходит от арабского историка двенадцатого века Ибн ал-Каланиси: “В этом году (490-й год хиджры - от 19 дек. 1096 г. до 8 дек. 1097 г.) начала приходить целая серия сообщений о том, что армии франков появились со стороны моря в Константинополе с силами, которые невозможно сосчитать из-за их множества. Когда эти сообщения стали следовать одно за другим и передаваться из уст в уста повсеместно, людей охватил страх и растерянность.”
После того как крестоносцы постепенно собрались в Константинополе, Алексей Комнин, рассматривая их ополчения как наемные вспомогательные дружины, высказал желание, чтобы он был признан главой похода и чтобы крестоносцы принесли ему вассальную присягу и дали обещание передавать ему, как их сюзерену, завоеванные крестоносцами области на Востоке. Крестоносцы исполнили это желание императора: присяга была принесена и обещание дано. К сожалению, текст вассальной клятвы, которую дали лидеры крестоносного движения, в подлинном виде не сохранился. По всей вероятности, требования Алексея в отношении различных земель были неодинаковы. Он искал прямых приобретений в тех областях Малой Азии, которые незадолго перед тем были утеряны империей после поражения при Манцикерте (1071 г.) и которые являлись необходимым условием силы и прочного существования Византийского государства и греческой народности. Что же касается Сирии и Палестины, уже давно потерянных Византией, император не выставлял подобных требований, а ограничивался притязаниями верховного ленного господства.
Переправившись в Малую Азию, крестоносцы приступили к военным действиям. В июне 1097 года после осады крестоносцам сдалась Никея, которую они, несмотря на нежелание, должны были в силу заключенного с императором договора передать византийцам. Следующая победа крестоносцев при Дорилее (теперь Эски-Шехир) заставила турок очистить западную часть Малой Азии и отойти внутрь страны, после чего Византии представлялась полная возможность восстановить свою власть на малоазиатском побережье. Несмотря на природные затруднения, климатические условия и сопротивление мусульман, крестоносцы продвинулись далеко на восток и юго-восток. Балдуин Фландрский завладел в Верхней Месопотамии городом Эдессой и образовал из его области свое княжество, явившееся первым латинским владением на Bocтоке и оплотом христиан против турецких нападений из Азии. Но пример Балдуина имел свою опасную, отрицательную сторону: другие бароны могли последовать его примеру и основать свои княжества, что, конечно, должно было послужить к великому ущербу самой цели похода. Это опасение впоследствии оправдалось.
После долгой изнурительной осады главный город Сирии, прекрасно укрепленная Антиохия сдалась крестоносцам, после чего дорога к Иерусалиму была свободна. Однако, из-за Антиохии разыгралась жестокая распря между вождями, закончившаяся тем, что Боемунд Тарентский, следуя примеру Балдуина, сделался владетельным антиохийским князем. Ни в Эдессе, ни в Антиохии крестоносцы уже не приносили вассальной присяги Алексею Комнину.
Так как с вождями, основывавшими свои княжества, оставалось и большинство их ополчения, то к Иерусалиму подошли лишь жалкие остатки крестоносцев, в числе 20 000 - 25 000 человек; пришли они изнуренными и совершенно ослабевшими.
В это самое время Иерусалим перешел от сельджуков в руки сильного египетского халифа из династии Фатимидов. После ожесточенной осады укрепленного Иерусалима, крестоносцы 15 июля 1099 года штурмом взяли Святой Город, конечную цель их похода, произвели в нем страшное кровопролитие и разграбили его; многие сокровища были увезены вождями; знаменитая мечеть Омара была разграблена. Завоеванная страна, занимавшая узкую береговую полосу в области Сирии и Палестины, получила название Иерусалимского королевства, королем которого был избран Готфрид Бульонский, согласившийся принять титул “Защитника Гроба Господня.” Устроено новое государство было по западному феодальному образцу.
Крестовый поход, вылившийся в форму образования Иерусалимского королевства и нескольких отдельных латинских княжеств на Востоке, создал сложную политическую обстановку. Византия, довольная ослаблением турок в Малой Азии и возвращением значительной части последней под власть империи, была в то же время встревожена появлением крестоносных княжеств в Антиохии, Эдессе, Триполи, которые стали представлять собой для Византии нового политического врага. Подозрительность империи постепенно усиливается настолько, что Византия в XII веке, открывая враждебные действия против своих прежних союзников - крестоносцев, не останавливается перед заключением союзов с прежними врагами - турками. В свою очередь, крестоносцы, обосновавшиеся в своих новых владениях, боясь опасного для себя усиления империи со стороны Малой Азии, точно так же заключают союзы с турками против Византии. В одном этом уже заключается полное вырождение в XII веке самой идеи крестоносных предприятий.
О полном разрыве Алексея Комнина с крестоносцами говорить нельзя. Император, если и был недоволен особенно образованием латинянами вышеупомянутых самостоятельных княжеств, не приносивших Алексею вассальной присяги, тем не менее не отказывал крестоносцам в посильной помощи, например, при перевозке их с Востока домой, на Запад. Разрыв состоялся между императором и Боемундом Тарентским, который чрезмерно, с точки зрения интересов Византии, усилился в Антиохии за счет соседей, слабых турецких эмиров, и византийской территории. Антиохия и сделалась главным центром стремлений Алексея, с которым сблизился глава провансальского ополчения Раймунд Тулузский, недовольный своим положением на Востоке и видевший также в Боемунде своего главного соперника. Судьба Иерусалима для Алексея имела в данный момент интерес второстепенный.
Борьба между императором и Боемундом была неминуема. Удобный момент для Византии, казалось, настал тогда, когда Боемунд неожиданно был захвачен в плен турками, а именно эмиром из династии Данишмендов, завоевавших в самом конце XI века Каппадокию и образовавших самостоятельное владение, которое во второй половине XII века, однако, было уничтожено сельджуками. Переговоры Алексея с эмиром о выдаче ему за известную сумму денег Боемунда не удались. Выкупленный другими, последний возвратился в Антиохию и на требование императора, ссылавшегося на заключенные с крестоносцами условия, передать ему Антиохию ответил Алексею решительным отказом.
В это время, а именно в 1104 году, мусульмане одержали большую победу над Боемундом и другими латинскими князьями при Харране, на юг от Эдессы. Это поражение крестоносцев чуть не повлекло за собой разрушения христианских владений в Сирии, но с другой стороны окрылило надежды как Алексея, так и мусульман; те и другие с удовольствием взирали на неминуемое ослабление Боемунда. Действительно, Харранская битва разрушила его планы основать на Востоке сильное нормандское государство; он понял, что у него нет достаточно сил, чтобы снова вступить в борьбу с мусульманами и со своим заклятым врагом, императором византийским. Дальнейшее пребывание на Востоке уже цели для Боемунда не имело. Для того чтобы сломить византийскую мощь, надо ей нанести удар в Константинополе с новыми набранными в Европе силами. Ввиду всех этих обстоятельств Боемунд сел на корабль и направился в Апулию, оставив вместо себя в Антиохии племянника Танкреда. Анна Комнина сообщает любопытный, написанный не без юмора рассказ о том, как Боемунд, для большей безопасности во время морского путешествия от нападения греков, притворился мертвым, был положен в гроб и в гробу совершил свой путь до Италии.
Возвращение Боемунда в Италию было встречено с большим энтузиазмом. Люди собирались в толпы, чтобы посмотреть на него, как говорит средневековый автор, “словно они собирались увидеть самого Христа.” Собрав войско, Боемунд начал враждебные действия против Византии. Сам папа благословил намерения Боемунда. Его экспедиция против Алексея, объясняет американский историк, “перестала быть просто политическим движением. Оно теперь получило одобрение церкви и обрело достоинство крестового похода.”
Войска Боемунда были, вероятнее всего, набраны во Франции и Италии, однако, по всей вероятности, в его армии были также англичане, немцы и испанцы. План его заключался в повторении кампании его отца, Роберта Гуискара, в 1081 году - то есть взять Диррахий (Дураццо) и затем через Салоники идти на Константинополь. Но поход оказался для Боемунда неудачным. Он потерпел под Диррахием поражение и вынужден был заключить с Алексеем мир на унизительных для себя условиях. Вот главные пункты договора: Боемунд объявлял себя ленником Алексея и его сына Иоанна, обязуясь помогать империи против всех ее врагов, будут ли это христиане или мусульмане; обещал передавать Алексею все завоеванные земли, которые раньше принадлежали Византии; что же касается земель, не принадлежавших Византии и которые в будущем могут быть им отняты у турок или армян, Боемунд должен рассматривать их как земли, уступленные ему императором; своего племянника Танкреда он будет считать за врага, если тот не согласится подчиниться императору; Антиохийский патриарх будет назначаться императором из лиц, принадлежащих к Восточной церкви, чтобы не было бы латинского патриарха Антиохийского. Города и области, гарантировавшиеся Боемунду, перечислены в соглашении. Документ завершается торжественной клятвой Боемунда на кресте, терновом венце, гвоздях и копье Христа в том, что пункты договора будут им соблюдаться.
Этим крушением всех планов Боемунда и заканчивается, собственно говоря, его бурная и, пожалуй, роковая для крестовых походов деятельность. В последние три года жизни он уже никакой роли не играл. Он умер в 1111 году в Апулии.
Смерть Боемунда затруднила положение Алексея, так как Танкред Антиохийский не соглашался исполнять договора своего дяди и передать Антиохию императору. Для последнего предстояло все начинать снова. Был обсуждаем план похода под Антиохию, не приведенный, однако, в исполнение. Очевидно, у империи в данное время не было возможности предпринять эту нелегкую экспедицию. Делу похода под Антиохию даже не помогла смерть Танкреда, умершего вскоре после Боемунда. Последние годы правления Алексея были заняты, преимущественно, почти ежегодными и часто успешными для империи войнами с турками в Малой Азии.
Во внешней жизни империи Алексей выполнил трудную задачу. Очень часто Алексея судили с точки зрения его отношения к крестоносцам, упуская из виду совокупность его внешней деятельности, что является совершенно неправильным. В одном из своих писем современник Алексея архиепископ Болгарский Феофилакт, пользуясь выражением псалма (79; 13), сравнивает Болгарскую фему с виноградной лозой, которую “обрывают все проходящие по пути.” Это сравнение, по справедливому замечанию французского историка Шаландона, можно приложить к Восточной империи времени Алексея. Все его соседи старались использовать слабость империи, чтобы вырвать у него те или другие области. Норманны, печенеги, сельджуки и крестоносцы грозили Византии. Алексей, получивший государство в состоянии слабости и смуты, сумел дать им всем надлежащий отпор и остановил этим на довольно продолжительное время процесс распадения Византии. Государственные границы при Алексее, как в Европе, так и в Азии, расширились. Повсюду враги империи должны были отступить, так что с территориальной стороны его правление знаменует собой безусловный прогресс. Обвинения против Алексея, особенно часто высказываемые раньше, за его отношения к крестоносцам должны отпасть, раз мы взглянем на Алексея, как на государя, отстаивавшего интересы своего государства, которым западные пришельцы, охваченные жаждой грабительства и добычи, представляли серьезную опасность. Таким образом, в области внешней политики Алексей, успешно преодолев все трудности, улучшил международное положение государства, расширил его границы и на некоторое время остановил успехи напиравших со всех сторон на империю врагов.